Жан-Клод Ван Дамм в Европе слывет самым изощренным языковедом. Бельгиец по национальности, он говорит на родном французском так, что понять его подчас бывает непросто. Во Франции вышла даже книга «Говорите ли вы, как Ван Дамм?», заполненная цитатами из разглагольствований актера. Она сразу же стала бестселлером, а у голливудского актера теперь репутация юмориста. Вот выдержки из книги:
«Бисквиты не имеют души, это только бисквиты. Но до этого бисквит был молоком и яйцом. А в яйце есть потенциальная жизнь».
«Растения, например, не имеют ни рук, ни ушей. Но они чувствуют разные вещи, вибрацию. Значит, они более знающие, чем другие виды».
«Как-то я прогуливался по пляжу, дул сильный ветер. И я обнаружил, что иду, согнувшись вперед. Это ветер толкает материю, молекулярную массу, и я должен был бороться против этой массы, потому что эта масса не для того, чтобы быть вместо человека».
Ван Дамм в очках. Косит под профессора.
«Адам и Ева, я в них верю все больше и больше, потому что я не идиот: яблоко не может быть плохим, оно полно пектинов».
«В 3000 году люди будут говорить глазами, волнами. Не думайте, что я сумасшедший: киты и дельфины это делают! А это очень умные животные, которые живут в море. Мы их видели на суше и видели, что они не умеют разговаривать. Они используют волны, волны любви или ненависти».
«Я потрясен тем, что в небе есть воздух. Если мы уберем этот воздух, птицы сразу упадут на землю. И самолеты тоже. Но, с другой стороны, ты не можешь потрогать воздух. Он существует – и нет. Это магия… Воздух – это как наш мозг».
Другие цитаты Ван Дамма из его интервью:
«Наплевать, что обо мне напишут».
«Когда мне исполнилось сорок, я вдруг понял, что большинству моих поклонников исполнилось примерно столько же».
«Когда-то меня просто назначили звездой».
«Еще 10-15 лет назад всем нам приходилось качать мышцы, держать себя в форме и мучительно искать хорошие сценарии. Но сегодня тебе уже не нужно быть Мистером Бицепсом, чтобы стать героем боевика. Тебе даже не нужен хороший сценарий. Тебе просто нужен режиссер, умеющий работать с зеленым экраном и всем этим чертовым шулерством».
«Мне кажется, что первым настоящим супергероем экрана был Чарли Чаплин».
«Как же мне это надоело: три кувырка в воздухе, потом проламываешь кому-нибудь голову, а потом приземляешься на стол и говоришь: «Привет, я Жан-Клод Ван Дамм»».
«Я расскажу вам, что такое дешевое кино. Ты привык делать три, четыре, пять дублей, но тут тебе говорят: у тебя в запасе только два. Два дубля, и — плохо это или хорошо — идем дальше. Декорации, на фоне которых ты стоишь, изображают Америку, и ты пытаешься говорить, как американец, ведь ты, типа, в Майами, и все такое. Но вот в самый неподходящий момент мимо тебя проезжает «лада» — ну такая русская тачка из восточного блока».
«Это бывает со всеми. В какой-то момент ты вдруг осознаешь, что это не ты следуешь за сценарием, а сценарий следует за тобой. И ты начинаешь просто жить внутри фильма. Де Ниро, мне кажется, в сценарии вообще не заглядывает».
Ван Дамм любит собак.
«Когда я только приехал в Америку, я занимался всякой ерундой — водил лимузин, работал в массажном салоне, доставлял пиццу и чистил ковры. А еще я был вышибалой. Однажды мой лимузин сняли две тетки. Им было под сорок, и они мне говорят: «Водитель, у вас есть что-нибудь пожевать?» — «Да, — говорю, — жвачка». — «Да нет, — говорят, — нам бы что-нибудь такое, чтобы во рту, ну ты понимаешь». В общем, они хотели меня снять. Мужья отправили их в Беверли-Хиллз к пластическим хирургам, а они хотели меня. Но ничего не произошло. Очень они были страшные».
«Перед тем как впервые отправиться в Америку, я взял свою собаку — Тару, черную чау-чау, — и поехал отдыхать во Францию. Там, в парке, я увидел человека. Он шел мне навстречу с большим ухоженным псом, и выглядел он очень респектабельно. Я уже знал, что не могу взять мою Тару с собой в Америку и предложил этому человеку забрать ее себе. Через год я снова приехал во Францию. Нацепил очки и шляпу, чтобы Тара не узнала меня, и пошел гулять в тот парк. В этот же день — а может, на следующий — я увидел ее. Опустив голову, вся в колтунах, она шла на поводке. И я сказал себе: «Какой же ты гад, Жан-Клод. Ты отдал кому-то свою собаку только потому, что помчался за несбыточной мечтой в Америку, где к тебе относились как к дерьму и где ты работал за два бакса в час».
Я хотел подойти к Таре, но не сделал этого, потому что не хотел причинять ей боль. Что-то похожее бывает, когда ты встречаешь женщину, которую когда-то любил. Сейчас она для тебя просто друг, но только она не понимает этого, и ей начинает казаться, что на самом деле это снова любовь. Я развернулся и ушел, а когда через полтора года вернулся во Францию, Тара уже умерла. И моя попугаиха, которую я отдал одной женщине, тоже умерла. Она любила меня, всегда старалась сесть на руку и засыпала на плече, а я отдал ее женщине, которая даже не позвонила мне, чтобы сказать, что птица умерла. Когда я думаю об этом сейчас, я понимаю, что именно поэтому Бог свалил на меня такое количество испытаний. Ведь он любит зверей».
«Когда я вижу бездомную собаку, я понимаю, что должен забрать ее с улицы. В Таиланде я подобрал семь псов. Некоторые из них были парализованы. У одного вместо четырех лап было три. Еще один страшно хромал, и мне пришлось заказать для него специальное устройство с колесами. Но собак не так-то просто возить из одной страны в другую, так что я нанял частный самолет. Теперь дома у меня живут девять собак, и настоящий оргазм — не в сексуальном смысле, конечно же, — я испытываю, когда гуляю с этой сворой по пляжу. Они очень широкие в Бельгии. Видели, наверное?»
«Нет во мне ничего необычного. С вами говорит человек, который родился в простой стране среди простых людей. Во мне нет ни глубокомыслия, ни ума, ни глупости — просто чувак, у которого есть собаки и дом, который любит тренироваться и который рад, что жив».
«Я до сих пор спрашиваю себя: что я сделал за свою жизнь? Но у меня нет ответа».
«Ни мать, ни отец никогда не называли меня брюссельской мышцей (прозвище Ван Дамма). Мать звала меня Сиска. Это такое бельгийское слово, которым называют что-то, что хочется потискать. А отец звал меня Жан-Клод, и в такие минуты я ненавидел его».
«У меня нет врагов. Жизнь слишком коротка для этого».
«Меня не интересует политика. Я бросил школу в 13, и вряд ли многое знаю — кроме того, что ничто в мире не стало за последнее время лучше. Поэтому вместо того, чтобы рассуждать о президентских выборах, давайте поговорим о планете и о том, что с ней будет через 20 лет. Победит Обама? Да мне плевать».
Жан-Клод в махровом халате смеётся над критиками.
«Я предпочитаю есть то, у чего нет глаз. Глаза — это душа, а то, в чем есть душа, вряд ли может быть полезно для тела».
«Я не Фидель Кастро. Восьмичасовая речь — это не про меня. Но на шесть минут я способен».
«Правда всегда остается правдой, даже если никто не готов ее выслушать».
«Лучше быть брюссельской мышцей, чем быть брюссельским идиотом».
«Мое тело выглядит на тридцать, а лицо — на пятьдесят. Но не ходить же мне теперь по улицам голым, чтобы выглядеть моложе».
«Если бог дал тебе прекрасное тело, оно становится твоим физическим храмом, и твоя обязанность — поддерживать в этом храме порядок».
«Жизнь это… Ты просто открываешь ставни и видишь на улице собак. Смотришь налево, смотришь направо и закрываешь ставни. Сколько прошло времени? Секунда? Полторы? Вот это и есть жизнь».
«Высшей точкой моей карьеры будет день накануне моей смерти».
«Наркотики появляются в твоей жизни в тот момент, когда у тебя есть все. Когда ты путешествуешь по миру, как по своей спальне. Ты уже останавливался во всех отелях, и теперь ты примадонна всех пентхаусов. Ты был везде, и вот тебе захотелось чего-то большего. И поэтому — а еще потому, что вокруг тебя куча женщин, — ты пробуешь что-то новое, и это новое начинает жрать тебя. Раз — и вот уже Ван Дамм, зверь, тигр в клетке и тот чувак из «Кровавого спорта», попался на крючок. Я стал мусором — физически и духовно. Но я нашел в себе силы уйти от этого. Далеко? Не знаю. Хотелось бы верить».
«Я никогда не понимал значения слова «сдаться»».
«Самую мудрую вещь, которую я читал, сказал Кано Дзигоро (создатель дзюдо). Если ты упал семь раз, говорил он, встань восемь».
«Снявшись в тридцать седьмом фильме, я сказал себе: я больше никогда не буду сниматься в кино, которое мне самому не нравится».
Классический прыжок с вытянутой ногой а-ля «Стрит Файтер».
«Карате — это чертовски скучно. Сначала ты просто постигаешь технику, а потом, вооруженный ею, идешь дальше, отдавая этому свое тело и разум».
«Проблема большинства культуристов заключается в том, что они идут в качалку только для того, чтобы нарастить мышцы. Но все, что получается из таких тренировок, — это огромная машина с крошечным мотором».
«Ответы иногда приходят тебе в голову раньше, чем вопросы».
«Кто много дерется, знает, что такое ринг. Кто много жрет, знает, что такое еда. Я был женат пять раз, так что я знаю, что такое женщины».
«Глупый вопрос: что я ем во время тренировок. Людей я ем, конечно же».
«Я никогда не чувствую усталости после того, когда закончу какое-то дело. Но я всегда чувствую усталость, когда дело еще не закончено».
«В двадцать четыре все полны жизни — кроме тех, кто умер в двадцать три».
«Во всем должна быть структура и последовательность. Когда случится апокалипсис, идиот будет кричать: «Убегайте из города!» А рассудительный человек скажет: «Проедете мимо школы, возьмете вправо, потом прямо, до церкви, за ней налево, и там увидите выезд из города»».
«Я давно так не расстраивался, как в тот день, когда не смог прийти на шоу Конана О’Брайана (американский телеведущий). В то утро я обнаружил на полу распластанное тело одного из моих псов — Скарфейса. Мы отвезли его в клинику, и оказалось, что это инфаркт. До этого дня я даже не знал, что у собак бывают инфаркты. Он умирал, и врачи прямо говорили об этом. Но каждый день мы с детьми приходили в клинику, и Скарфейс выкарабкался. Так что я пропустил шоу по уважительной причине».
«Самое важное в жизни — это научиться принимать вещи, которые не можешь изменить».
«Я действительно гей-икона, и поделать с этим нечего. Но у геев есть вкус, и если они любят меня, то точно не из-за моей задницы. Они любят меня, потому что я — это я».
«Меня несложно узнать: прямые плечи, темные волосы и простой костюм — самый простой».
«Глупо убивать людей. Они так прекрасны».